1.  

   Натэлла Сперанская

   РАДИКАЛЬНЫЙ СУБЪЕКТ И НАЧАЛО ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОГО ГНОЗИСА.

   НА ПОДСТУПАХ К НОВОЙ МЕТАФИЗИКЕ.

    

   Мы ни на минуту не должны забывать, что живём в эпоху сдвига парадигм и, если уже при переходе от премодерна (эпохи Традиции) к модерну (Новому Времени), мы вынуждены констатировать начало процесса десакрализации и, разумеется, деонтологизации, то в нынешней ситуации, в условиях постмодерна, сакральность и вовсе превратилась в симулякр, в копию без оригинала; таким образом, в наши дни уже не может идти никакой речи о сакроцентричной реальности.

Тотальная десакрализация, которой был модерн, привела исторический процесс в ту точку, где «Бог умер», и заключение Ницше становится приговором целой эпохе. Превращение мира в бездуховную пустыню, образование зияющих пустот и руин, проходило в несколько стадий. Началом наблюдаемого нами кошмара стал «разрыв онтологического характера, вследствие которого из человеческой жизни исчезли все реальные связи с трансцендентностью», как пишет Юлиус Эвола в своём труде «Оседлать тигра». Так были заложены предпосылки предсказанного Фридрихом Ницше «европейского нигилизма». Мир вступил в рационалистическую стадию, подчинившись «человеческому, слишком человеческому»: человеческому долгу, человеческим принципам, человеческой морали, ставшей «автономной». Далее, констатирует Эвола, появляется социальная этика, основанная на соображениях практического, утилитарного толка, вслед за чем наступает полное торжество нигилизма. Бог, оставивший этот мир, не нужный этому миру, есть «отчуждение Я»; вспомним слова Батая, написанные им во «Внутреннем опыте»: «Бог есть отпадение моего Я от Бога. Бог настолько мёртв, что только удар топора может дать знать о его смерти». Ещё один приговор. Но кому? Миру, человеку или…может быть Богу? В эпоху постмодерна уже неясно, кого можно приговорить, поскольку никого попросту не осталось.

Человек в эпоху постмодерна становится жертвой тех разрушительных процессов, что стремительно его обезличивают, лишая последней возможности сопротивления. Экзистенциальный кризис, с которым он сталкивается, выявляет посредством травматического опыта, испытания, человек какого типабьётся в темнице последнего века. Юлиус Эвола говорил о людях особого склада, которые, признавая, что в этом мире больше нет и не может быть никаких опор, поворачиваются лицом к мраку современности, отныне находя опору только в себе самих. Такие люди, по мнению Эволы, принадлежат другому миру. Это «позитивные нигилисты», прошедшие испытание «смертью Бога»: «Степень силы воли измеряется тем, насколько человек может позволить себе обессмыслить вещи, насколько он способен выдержать жизнь в мире, не имеющем смысла». Отделённый от своих корней человек попадает во власть экзистенциального страха – оставленность, покинутость, присутствие в мире, где бога нет, наедине с самим собой, вызывают мысли об обретённой свободе, которая так развязала человеку руки, что они стали предательски дрожать. Человек привычно ищет опору во внешнем мире, превращая в подмогу, в костыль все, на что проецируется его мысль о спасении и, прежде всего, на Бога. Сверхчеловек Бога не ищет – он стремится его победить. Но мы поступим равно как Эвола, разграничив два понятия «сверхчеловек»и «посвящённый».Первый описывается мыслителем как «крайнее и проблематичное увеличение мощи вида «человек». В отличие от него, посвящённый не является человеком вообще, поскольку кардинально изменяет свой онтологический статус (т.е. речь идёт о «больше, чем человеке» и «более не человеке»). Это Радикальный Субъект, чья воля к власти или, пользуясь понятиями Новой Метафизики, Постсакральная Воля, утверждает его трансцендентность, не образуя никаких связей с бытием как таковым, включая его сакральные (если они вообще могли остаться) аспекты. Эвола приводит слова Жана Мари Гюйо, наилучшим образом иллюстрирующие описываемое нами положение: «Авторитарные метафизики и религии это детские помочи; настало время научиться ходить самостоятельно…Мы должны найти откровение в нас самих. Христа больше нет -  пусть каждый из нас станет Христом для себя самого, пусть он обращается к Богу как захочет и как сумеет, или пускай даже отрицает Бога». Нам вспоминается один образ, приводимый Августом Стриндбергом: человеку является видение распятия без Распятогои, теряясь в догадках, он обращается к доминиканцу с просьбой истолковать этот образ. Доминиканец ответил ему: «Ты не хочешь, чтобы Он за тебя страдал; тогда страдай сам!»Вся современная западная цивилизация – это мир, где ницшеанский приговор «Бог умер» выражает себя в символе распятия без Распятого. Мы стоим у пустого креста, с которого никто не взывает к Отцу.

«Но как Причина позволила следствиям оторваться? Как Бог дал себя убить? Как сакральное согласилось удалиться? Ведь нет инстанции высшей, чем высочайшее…»- задаёт вопросы Александр Дугин в «Приложении: Новая Метафизика в ситуации Постмодерна». И ответ не просто удивляет – он способен повергнуть в шок, заставив мыслить на ином, качественно более высоком уровне, ибо для того, чтобы приблизиться (но только приблизиться) к пониманию, каким образом, почему, зачем«тайная высочайшая инстанция, которая выше, чем самое высокое, издала декрет о векторе десакрализации», добровольно устремившись на самое дно бытия, уже недостаточно мыслить как человек. Человек, вздрагивающий от собственных мыслей. Мы вынуждены говорить о Постмодерне по причине его глубинной связи с Новой Метафизикой. Перед нами есть два пути, и мы должны сделать выбор: или мы говорим о Новой Метафизике или не произносим ни слова. Молчание – единственно возможный путь для человека, не способного или не желающего преодолеть свою ограниченность. Говорить о Новой Метафизике вправе только «победитель Бога и ничто». О ком идёт речь? О новом акторе постмодерна. Об инициированном в конце мира, о Радикальном Субъекте.

Но возможна ли инициация в нашу эпоху разложения? Может ли ещё человек рассчитывать на получение подлинного посвящения? Один театральный режиссёр произнёс глубокую, на мой взгляд, фразу: «Посвятить можно только того, кто уже посвящён». Итак, мы ставим вопрос о возможности инициации в современном мире. Будучи солидарным с мнением Рене Генона, Юлиус Эвола, тем не менее, допускал возможность самоинициации, имевшей место в редчайших случаях (например, вследствие экзистенциальной травмы). Огромное количество организаций, рассеянных по всему миру, имеют в своём арсенале посвятительные ритуалы, что ни в коем случае не является показателем их непосредственной связи с Традицией. Скорее, всё с точностью до наоборот. Эвола упоминал о закрытых структурах, возможно, сохранивших эту связь; в частности он ссылался на Генона, который писал о группах посвящённых гностиков, в состав которых входили 13 человек; внутри этой организации существовало строгое правило: новый адепт мог быть принят только в случае смерти одного из 13 посвящённых. Необходимым условием посвящения является прикрепление к традиционной регулярной структуре, в противном случае, мы имеем дело с контринициацией – жалким, но искусным перевёрнутым дублем подлинного посвящения, традиционно включавшего в себя Малые (возвращение к примордиальному, «райскому» состоянию) и Великие (путь от земного рая к раю небесному, тропа «теозиса») Мистерии. Мы стоим на обломках мира, люди среди руин, пленники десакрализованной современности, и если мы давно и с полной уверенностью махнули рукой на проклятый Запад, устремив свой взгляд на Восток как на последнюю надежду, то сегодня можно прийти к выводу, что хищные лапы модернизации объяли и этот оплот духовности. Расплодившиеся в неизмеримом количестве организации эзотерического толка, заигрывают с мистицизмом, совершенно не отличая Дух от души, что приводит к губительным результатам: в погоне за сиддхами, современный человек погружается в бездну психического, преувеличивая значимость визионерского опыта, совершенно не осознавая, что только чистая интеллектуальная интуицияесть подлинная духовность, не сравнимая с теми состояниями, что обыкновенно считают «высшими». О смешении психического (душевного) и духовного Генон пишет следующее: «Психические состояния, в действительности, ничего не имеют ни «высшего», ни «трансцендентного», потому что они составляют только часть индивидуального человеческого состояния. Когда мы говорим о высших состояниях бытия, без всякого злоупотребления словами, то мы под этим понимаем исключительно сверхиндивидуальные состояния».Духовная реализация, происходящая при посвящении, имеет «внутренний» характер, её можно сблизить с «энтазом», интроспективным самосозерцанием. Энтаз (Entasiz) означает «вхождение внутрь себя» (неологизм, принадлежащий М.Элиаде) в отличие от «экстаза» (extasiz), который представляет «выхождение из себя».  Можно задаться вопросом, каково основное отличие посвященного от обычного человека? Посвящённый становится посвящённым через «разрыв уровня»,то, что Юлиус Эвола обозначил как la rottura del livello. Опыт «разрыва» имеет фундаментальное значение. В«Философии Традиционализма» Александр Дугин пишет:«Совершенно неважно, считал Эвола, получил ли человек виртуальную инициацию или не получил - гораздо важнее и принципиальнее то обстоятельство, имеется ли реальный опыт разрыва, la rottura del livello, или этого опыта нет. И этот опыт как раз и является подлинным, несмываемым, не выдаваемым ни в одном ордене, ни в одной ложе, ни в одной конфессии мандатом подлинного духовного крещения, поскольку без опыта разрыва любые регалии и градусы, демонстрация любых хартий и документов, полученных в самых аутентичных инициатических и религиозных орденах, остаются лишь обещанием, кредитом, конвенцией».Прошедший этот страшный и определяющий опыт, становится «дифференцированным», обособленным человеком, находящимся «над» бытийной сферой и царящими в ней человеческими законами и принципами (примером такого человека был Евгений Головин). Как правило, человеческие существа воспринимают область онтологии как нечто нераздробленное, не имеющее слоёв (уровней), и эта мнимая целостность заставляет их наделять макрокосм статусом «всего во всём», однако в области нашего существования наличествуют уровни. Но что такое уровень, и каким образом нам прийти к верному о нём представлению? Подробное объяснение мы находим у Александра Дугина: «…нам необходимо не абстрактно, не только на уровне схем, но жизненно, бытийно, всем нашим существом всю сферу, весь поток нашего существования и существования мира схлопнуть, спрессовать, превратить в плоскость».Трансформация шара бытия в плоскость, иначе говоря, превращение его в уровень – это акт невыносимого, почти сверхчеловеческого напряжения, ибо требует отречения от всего, что беспрекословно воспринималось как аксиоматическое, бесспорное, надёжное. Теперь то, что было полнотой, вдруг обнаруживает свою незавершённость, незаполненность, недостаточность. Мир всё ещё огромен, но теперь это огромная ложь. Первый шаг к инициации сделан. Подозрение об альтернативе так называемой реальности становится причиной тотального разрыва с разоблачившим себя «всё во всём». Человек, переживший «опыт разрыва», строго говоря, перестаёт быть человеком.

Ницшеанский Заратустра утверждал, что «человек есть то, что должно превзойти». Философ Гейдар Джемаль, к которому мы ещё вернёмся, говорит о борьбе между бытиеми сознанием. Бытием как с возможностью манифестациии тем единственным, что можно спасти – сознанием, «скважиной в двери, в которую вставляется сакральный Ключ». По его мнению, и Мессия-Христос, и пророки, являющиеся в мир, находились  на стороне Сознания. Всё, что, так или иначе, поддерживает и формирует бытие как таковое, соотносится с сатаной, которому противостоит Новый Интеллектуал.Он более не полагает сатану метафорой, ибо тот воспринимается им как объективная реальность, оппонент, переставший быть чем-то абстрактным. Тайна Абсолютной Жизни заключается в объявленном противостоянии сознания бытию. Здесь уместен разговор об онтологической враждебности, ибо Новый Интеллектуал (концепт, предложенный Гейдаром Джемалем), проходя искус «пяти отречений» (от человека, от общества, как Тени сатаны, от власти, от бытия, от блага), должен преодолеть, выбросить, говоря жёстче, убить человекакак самостоятельную ценность, ибо «человек» никогда не был целью, но лишь мостом, инструментом, который в ряде случаев оказывается вовсе непригодным. По словам Джемаля, «Человек есть тот камень преткновения, вокруг которого ведутся страшные интеллектуальные бои, и который для самого человека является сверхбременем». Этого человека строго необходимо «положить на лопатки» и перейти на кардинально иной уровень. Возникает вопрос: не является ли Новый Интеллектуал, очевидно претендующий на роль нового актора этой эпохи, очередным симулякром? Это подозрение главным образом основывается на осознании того, что мужское начало, как сказано в «Тамплиерах Иного»,  полностью покинуло современный мир. Там, где не осталось героев, можно ли ожидать преодолевающих искус «пяти отречений»? Там, где торжествует Трагедия, вправе ли мы надеяться на появление воина, готового покуситься на всё «человеческое»? Сегодня мы также должны признать несостоятельной и антропологическую концепцию «политического солдата», дабы не оказаться окружёнными симулякрами, «полыми людьми» Элиота. Говоря о политической пост-антропологии, Александр Дугин предлагает ввести новую фигуру, а именно ту, что станет выражением Радикального Субъекта в сфере политического. Прежде чем мы придём к довольно неожиданному концепту, обратимся к трудам Карла Шмитта, чтобы дать определение «политического».

Шмитт указывал, что чаще всего определение «политического» имеет негативный смысл. Но что мы должны понимать под «политическим», что есть «политическое» и чем оно неявляется? Политика есть судьба и уже поэтому – неизбежна. В известной работе Шмитта мы читаем:

«Определить понятие политического можно, лишь обнаружив и установив специфически политические категории. Ведь политическое имеет свои собственные критерии, начинающие своеобразно действовать в противоположность различным, относительно самостоятельным предметным областям человеческого мышления и действования, в особенности в противоположность моральному, эстетическому, экономическому. Поэтому политическое должно заключаться в собственных последних различениях, к которым может быть сведено все в специфическом смысле политическое действование. Согласимся, что в области морального последние различения суть "доброе" и "злое"; в эстетическом - "прекрасное" и "безобразное"; в экономическом - "полезное" и "вредное" или, например, "рентабельное" и "нерентабельное". Вопрос тогда состоит в том, имеется ли также особое иным различениям, правда, не однородное и не аналогичное, но от них все-таки независимое, самостоятельное и как таковое уже очевидное различение, как простой критерий политического, и в чем оно состоит».

Итак, мы подходим к критерию, а значит, экстрагируем из онтологической сферы понятия «друга» и «врага». Без чёткого их различия «политического» попросту нет и быть не может. «Политическое» возникает лишь там, где оно установлено. Наличие «врага» предполагает постоянную концентрацию сил, не допускающую никакого расслабления. Противостояние «врагу» не как некой метафоре, а как объективной реальности, есть главный стимул для «политического». «Политическая противоположность - это противоположность самая интенсивная, самая крайняя, и всякая конкретная противоположность есть противоположность политическая тем более, чем больше она приближается к крайней точке, разделению на группы "друг - враг"», – пишет Шмитт. «Враг» здесь понимается не как некий индивид, противник, но как совокупность людей. В своём докладе на тему пост-политической антропологии, Гейдар Джемаль выразил мысль о необходимости противостояния Левиафану, Тени Сатаны на земле, понимаемому как общество. Но противостоит ему не одинокий герой, ибо там, «где двое или трое во имя моё, там и Церковь моя», и мистерия абсолютной жизни открывается в противостоянии сознания бытию и превращении экклесии в Воинство Господа. При этом нельзя избежать разговора об уже упоминаемой нами концепции «политического солдата», появившейся ещё в 30-е годы прошлого столетия. Её основным отличием от концепции обычного солдата является тот факт, что политический солдат убивает и умирает за политику, в то время как обычный солдат делает это по приказу. Прошёл 20 век, когда люди, по точному предсказанию Фридриха Ницше, убивали друг друга за идеи. Точка была поставлена в 45-м. В наши дни мы можем говорить только о симулякре политического солдата, квазиполитическом солдате, эйдолоне. Тем не менее, Гейдар Джемаль говорит о превращении политического солдата в солдата теологического, полагая, что для данной реализации необходимо появление Нового Интеллектуала. В связи со всем сказанным интересна идея Александра Дугина, согласно которой «возвращение теологии в политику есть в первую очередь пришествие симулякра теологии в симулякр политики. И лишь во вторую – столкновение теологии с симулякром в сфере политического»,это в известной степени противостоит мнению Гейдара Джемаля о возможности появления теологического солдата.

Государство, по Шмитту, было высшим проявлением «политического» и, по сути, отождествлялось с Богом, но следует особо отметить то, что по отношению к будущему Шмитт говорил о тотальном (не «тоталитарном», как считают многие) государстве, подразумевающем «идентичность государства и общества».

В эпоху постмодерна речь должна идти уже не о политике, а о пост-политике и переходе от политической теологии Карла Шмитта к политической ангелологии Александра Дугина и его концепции «Ангелополис»(от греч. Polis – город-государство) или «Город Ангелов».

Пока бытие (равно как и «благо») не воспринимается оппозиционально сознанию, пока эта концепция не будет осознана как ложная и абсолютно анти-духовная, пока далёк приход к решающему теологическому антигуманизму, мы будем иметь дело с «человеком» как лишним придатком, «трупом», который мы волочем за собой вместо того, чтобы сбросить  в ближайшую канаву. Без этого акта освобождения невозможно служение чистому сознанию.

Но что служит чистому сознанию? И чем является само чистое сознание? Не упираются ли эти непростые вопросы в один не менее сложный, а именно: что есть Я?

Прежде чем мы осмелимся выдвинуть ту или иную гипотезу, спросим себя, не совершаем ли мы роковую ошибку, наделяя абсолютным статусом то, что временно, преходяще? Мы предлагаем обратиться к философскому труду «Судьба бытия» Юрия Мамлееваи его Религии «Я».

Изначальное Знание, знание, присущее ему от рождения, Юрий Витальевич Мамлеев назвал Утризмом «Я», Религией Внутренней Реальности, объектом поклонения которой является само «Я» человека. На фронтоне дельфийского храма, посвящённого богу Аполлону было написано «Nosce te ipsum»(«Познай самого себя»); Юрий Мамлеев выделяет две сферы «Я»: «Я» данное, то есть, «Я» - настоящее, уже известное человеку и «Я» - будущее, Истинное Я, что раскрывает себя в «Я» - Абсолютном. Первое «Я», согласно Мамлееву, есть проявление Духа. Собственно, это «Я» и является объектом поклонения; достигая иных, более высоких ступеней развития, «Я»-данное становится «Я»- будущим. Как писал Фридрих Ницше:  «В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке  можно любить только то, что он переход и гибель».Глубинная трансформация «Я»-данного в «Я»-будущее или Истинное Я, означает достижение онтической автономности, иными словами, независимости сознания и имманентного времени (как сущности сознания)  от времени и пространства макрокосма. Истинное «Я» полагается Единственной Реальностью, что приводит нас к осознанию «бессмысленности понятия о Боге, как отделенной от Я реальности».  По Мамлееву, тело, как низшая ступень «Я», может быть абсолютизировано, пронизано лучами «яйности».  Концепция «реальности» у Юрия Витальевича имеет отношение исключительно к единственному объекту поклонения и веры, то есть, к «Я», поэтому весь мир, всё, что не есть «Я» определяется как «существование несуществования».  Мы сталкиваемся со своеобразным дуализмом: Я и Не-Я, Реальности (Я) и Небытия (Мир, «существование несуществования), неизбежно приходя к солипсизму (solus-ipse-sum), однако солипсизм Мамлеева «самобытен»:

1. Не опасайтесь безумия в любви к Себе, ибо то безумие, которое делает безумным, идет от мира. Безумие в любви к Себе - единственное безумие, которое благодатно.

2. Оно благодатно еще потому, что жизнь для Себя (и любовь к Себе) есть постоянное разрушение мнимой реальности мира.

3. Помните, что единственное, от чего невозможно отчуждение - от собственного Я. (И это одна из великих тайн, которая стала непосредственной.)

4. Торжество Я может быть понято (в одном плане!) как расширение реальности Я. Расширение, или точнее качественное (как самоощущение отличается от самосознания) усиление его реальности, воздвижение на новую иерархическую ступень.

5. В религии Я (частично благодаря моменту солипсизма) нет разницы между индивидуальным и абсолютным. На собственное Я возлагается, таким образом, бремя Абсолюта и трансцендентного. Точнее, оно слито с этим бременем.

Несомненно, будет грубой ошибкой допустить, что  «трансцендентный нарциссизм» тождествен вульгарному эгоизму, поскольку последний абсолютизирует внешние аспекты индивидуальности, что приравнивается, согласно Мамлееву, к предательству по отношению к «Я» Высшему.

В индуистской метафизике, в частности, в учении Веданты,  нет никакой пропасти между Я Высшим и Богом; можно сказать, что человек как таковой есть «земной бог», низшая ступень божества, «бог, заключённый в телесную оболочку». Вновь повторяя слова Ницше, человек есть Ubergang или Brucke- от, собственно, «человека» к «Богу» - в процессе, называемом «Богореализацией» (или «реализацией Абсолюта»). Юрий Мамлеев подчёркивает, что восточная Метафизика изучает подлинную Реальность, но никак не то, что обыкновенно за неё принимают, основываясь на глубочайших заблуждениях ума, подвластного Великой Иллюзии. Хотелось бы акцентировать внимание на том, что источником этой метафизики «является глубинный, накопленный за тысячелетия метафизический опыт и знания (а не только Откровение), знания, основанные не на рационализме, а на сверхрациональных способностях человека». Просим Вас обратить внимание именно на упоминание об «опыте» и «знании», ибо мы делаем шаг к философии Гейдара Джемаляи его фундаментальному труду «Ориентация-Север»с намерением рассмотреть проблему Реальностии Абсолютного.

Имеет ли реальность абсолютный статус? Отвечая утвердительно, мы неизбежно приходим к выводу об эфемерности Духа. Отрицание же будет означать, что Дух вечен и оппозиционен реальности, которая, вне всяких сомнений, не является абсолютной. Как пишет Гейдар Джемаль: «…сама позиция независимости духа от реальности уже указывает на то, что реальность не абсолютна».

Реальность ПЕРЕЖИВАЕМА, она есть «тотальное выражение принципа переживания», представленного тремя модусами: сознанием, знанием и опытом. Итак, Дух абсолютен, реальность – релятивна и, по причине того, что она « детерминирована принципом переживания, абсолют предполагает в отношении себя простое и чистое отсутствие переживания».Гейдар Джемаль приходит к выводу, что абсолют представляет собой Всецело Иное, никак не связанное с реальностью, погружённой в профанический сон.  В рамках данной философии опыт представлен как «внутренний субъективный вкус онтологической ситуации», как то, посредством чего проявляется сознание, тогда как знание представляет собой «частное и относительное проявление сознания, присущее определенному слою реальности». Перед живыми существами встаёт следующий выбор: обыкновенное прекращение существования при условии дальнейшего растворения в стихии неопределённости бытия или обретение опыта «немотивированного ветра, как своей истинной причины», то есть освобождение от substantia и, разумеется, обретение подлинного бессмертия. Но ни бессмертие, ни, тем более, естественная смерть, не имеют никакого отношения к пробужденности, как отмечает Гейдар Джемаль. Сама жизнь не заинтересована в перспективе пробуждения, тяготея ко всё более глубокой форме гипноза, «майавического сна».

 «Абсолют является ИНЫМ не только по отношению к полноте реальности, но и по отношению к ее нищете. Это означает, что «простое уничтожение реальности не ведет к абсолюту».

Латино-американские метафизики, в частности,Нимрод де Росарио высказывают мысль, что  пребывание микрокосма в трансцендентном времени обусловлено тем, что все его внутренние движения синхронизированы с движениями макрокосма, что делает подлинную пробуждённость невозможной; сознание должно десинхронизировать макрокосм и осуществить тотальный разрыв с трансцендентным временем. Ещё раз: атомные, биологические и психофизиологические часы микрокосма строго синхронизированы с космическими часами, регулирующими движения сущего как универсальные закономерности разума. Для того чтобы восстать из сна, нужно осуществить разрыв, выход или, если хотите, «гностический скачок». Гейдар Джемаль настаивает на том, что «пробужденности предшествует сознание иллюзорности разума», разума, чья противоположность безумию является фикцией. Философ идёт значительно дальше, высказывая мысль, что разум есть проявление космического сна. Особенно значимы следующие слова: «Инстинкт духовного рождения угадывает именно безумие как истинную подоплеку реальности. Разум же есть не что иное, как гипнотическая цензура, навязанная бытию».

 Джемаль утверждает преодоление разума, настаивая на реализации «внеразумности», что в конечном итоге означает  «обладание изначальным безумием, как своей внутренней силой».

Очевидно, что концептуальное осмысление «Реальности» и «Абсолютного» Гейдара Джемаля не тождественно осмыслению Юрия Мамлеева. Для второго реальность абсолютна, в то время как первый убеждён в её релятивности. И даже более: Джемаль бросает вызов категории «реальности», а вместе с ней и «бытия», отличая их от Всецело Иного.

Человек есть поэт-изгнанник, брошенный в некое «Между», как сказал Мартин Хайдеггер о загадочном Гельдерлине. И человеку необходимо найти точку оппозиции, которой, вне всяких сомнений, может стать Север.

 «Время Севера наступает. Тысячелетие Севера наступает».Мы не зря цитируем здесь поэта, утверждавшего, что в новом тысячелетии [Севера] вся власть окажется в руках философов. Нордических философов, что придут с Севера.

Традиционно Север связывают с идеей Центра, символом которого выступает Свастика, а также с идеей Света, однако мы встречаем противоположный взгляд в «Ориентации-Север» Гейдара Джемаля. Согласно философу, «Идея севера противоположна идее центра», ибо последний представляет «средоточие всех возможностей», тогда как север есть «полюс невозможного». Завершается книга неожиданным утверждением: «В небе севера отсутствует свет».Движение вверх, направление к Полюсу, осознанный выбор Вертикали –  стремление вернуться к Первоисточнику, на Духовную Прародину. Для Джемаля это «путь с закрытыми глазами», путь, отрицающий опоры, мысль о спасении, и в конечном итоге, - само бытие как «следствие некоего насилия над НИЧТО». Да, здесь отсутствует Свет в привычном понимании, ибо Свет, о котором можно помыслить, но нельзя описать, ЧЕРНЫЙ. Свет, не[умо]постигаемый на пороге Инобытия, именно черный. Но следует ли искать его вверху, как пишет Анри Корбен, или же, согласившись с Джемалем, отринуть навигацию, признав, что «в объективной реальности ничто не указывает на север», и на этом пути «поиски ориентиров бесполезны»? Ни вверх, ни вниз, ни внутрь, ни наружу, ни вперёд, ни назад – ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА и вернуться к опыту потерянности. Корбен указывает на различие между Тьмой как таковой и тем, что называют Чёрным Светом:

«Уже в мистических повествованиях Авиценны устанавливается явное различие, обусловленное вертикальной ориентацией, между «Тьмой на подступах к Полюсу» (Божественная Ночь сверхбытия, непознаваемого, начала начал) и Тьмой, представляющейся крайним западом Материи и небытия, где заходит и скрывается солнце чистых Форм».

Чёрный свет есть цвет высшей ступени восхождения Светового Человека, Совершенной Природы, Вожатого Мудреца, невообразимое для земного человека сплетение света и тьмы, и непреложная истина Светоносной Ночи и Тьмы Полудня - для человека нордического.

Восток, космический Норд, духовный полюс, небесная земля Хуркальи – ориентир, что, по словам Корбена, был известен ещё орфическим мистам, есть путь вверх, ввысь, -  Вертикаль, порог инобытия, и сколько смелости, сакральной дерзости и безумия нужно для признания того, что подлинная сила не нуждается в опорах, и, развязав все узлы, отправиться к полюсу невозможного – не к Центру, где «реализуется принцип растворения», но туда, где «замерзает и останавливается вселенский жизненный ток»! Ни вверх, ибо сие есть апелляция к принципу отцовства, и тем более, ни вниз, ибо это есть обращение к принципу материнства. Но это также не движение внутрь, не поиск и постижение совершенного «Я», которое одновременно есть познание сути самого вертикального восхождения, направления к Полюсу. «Путь на север есть путь с закрытыми глазами» - и этим сказано всё.

Несомненно, мы можем говорить только о духовидческой географии и ни о чём более. Искомый Север не следует искать на карте. Возможно, прозвучит парадоксально, но его вообще не следует искать. Как можно найти область Небытия, где иссякает Тьма, а время становится вечностью?

Пришло время сказать несколько слов о нахождении Радикального Субъекта. Радикальный Субъект, пребывая «в центре круга, в центре общества, в центре человека», не совпадает с этим кругом, и в этом его фундаментальное отличие от «субстанции центра». Логично предположить, что раз Радикальный Субъект покидает центр, он оказывается на периферии. Да, это так, но и с периферией не происходит никакого слияния. Радикальный Субъект никогда не находится там, где мы его ищем.Особенно это справедливо в отношении парадигмы постмодерна, а она-то и интересует нас больше всего, потому что имеет глубинную связь с Новой Метафизикой. Перемещаясь по парадигмальным лабиринтам, Радикальный Субъект не утрачивает себя, не подвергается никаким изменениям и воздействиям. «Если все рассыпались, рассеялись, прильнули к экрану, то Радикальный Субъект остался таким же собранным, как и был», - пишет Александр Дугин. Своим появлением Радикальный Субъект бросает вызов этому окончательно изуродованному, извращённому миру, лишённому вертикального измерения.

Святой Максим Исповедник в «Недоуменных вопросах к Фалассию о Святом Писании» настаивает на «благом молчании» о доктрине апокатастасиса,поскольку толпа не способна постичь всей её глубины. Мы обращаемся к богословскому понятию «апокатастасис» (греч. άποκατάστασις — возвращение в прежнее состояние, восстановление) как к содержащему намёк на концепцию Радикального Субъекта; здесь и сейчас нас интересует «конечное спасение» гностического дьявола, которое, как говорится в «Тамплиерах Иного», «состоит в радикализации и трансцендентализации абсолютного зла, а не отказ от него, как от плода своих рук, лежащего во зле». Комментируя труды Святого Максима Исповедника, фон Бальтазар подробно останавливается на фрагменте, в котором рассказывается о двух деревьях Рая. По мнению фон Бальтазара, автор тайно обращается к толкованию, данному Оригеном, где он рассматривает «двойное дерево» как символический прообраз распятия и приходит к неожиданному выводу – крест является «двойным», потому что на нём был распят не только Христос, но и «дьявол со всем своим воинством». Климент Александрийский утверждал всеобщий характер апокатастасиса и учил тому, что спасен будет даже дьявол. По мнению блаженного Иеронима, «сами демоны и князья тьмы, если пожелают обратиться к добру в каком-то мире или мирах, становятся людьми и таким образом возвращаются в первоначальное состояние. Претерпевая же в человеческих телах то или иное время наказания и мучения, они вновь обретают достоинство ангелов». Таким образом, мы заключаем, что человек представляет собой переходную стадию, мост, «чистилище», через которое происходит возврат к началу. Не можем ли мы допустить, что, принимая данное положение, стоит говорить о явлении гностического дьявола, его «вочеловечивании» с целью возвращения к состоянию пред-падения, пред-проклятости?Не вступит ли сам сатана в «темницу» человеческой бренной плоти, чтобы сделать темноту ещё темнее, представ как «Абсолют зла» перед приходом Радикального Субъекта и его Царства, Невозможной Реальности?

Мы живём в условиях трагедии. Трагедии с эпитетом «преодолимая», поскольку именно в её преодолении и заключается условие возникновения Невозможной Реальности. Первым шагом должно стать принятие  фундаментальных принципов Новой Метафизики. Исчезновение из бытия мужского начала, остро переживаемое как подлинная трагедия, также может обрести эпитет «преодолимого». Преодоление заключается в возникновении иной мифологической фигуры, манифестации анти-онтологического Радикального Субъекта. Что представляет собой его манифестация? «Радикальный Субъект есть корень и причина всего мифологического фаллицизма. Он есть трансцендентный мужчина, мужчина по преимуществу. Но он вступает в мифологию не через нисхождение до ее уровня, не через нисхождение до ее уровня, но через ее возвышение до него самого или, иными словами, через полное растворение всей мифологии. Радикальный Субъект не облекается ни в форму создателя, ни в форму хранителя, ни в форму воина. Он облекается в свою собственную форму, но являясь абсолютно сверхформальным, он не облекается ни в какую форму. Его парадоксальное явление в космосе не требует никакой космической маски и не обусловлено ничем».(«ТИ»). Необходимо забыть о какой-либо реставрации сакрального и даже намёках на неё, - появление Радикального Субъекта возможно только при условии абсолютного исчезновения сакрального как оно есть. Сама Постсакральная Воля, пробуждающая Радикального Субъекта, возникает лишь там, где высохли все сакральные реки, и пустыня расширилась до размеров вселенной. Мы сказали, что современная цивилизация представляет собой мир, где ницшеанский приговор «Бог умер» выражает себя в пугающем символе распятия без Распятого. Но кем мы являемся в этом мире? Традиционалистами без Традиции или, быть может, Распятыми без распятия – страдая за весь мир, брошенный в бездну Кали-юги? Так или иначе, мы бросили вызов этой эпохе, и пришли, чтоб увенчать её конец.