Планарное заседание

Открытие конференции

"Against Post-Modern World"

Александр Дугин

Дьявополис

Часть 1. Традиционализм и платонизм

1. Задача конференции - определить отношение традиционализма к миру, в котором мы живем.

2. Несколько уточнений о традиционализме. Я согласен с реконструкцией Марка Седжвика, согласно которой Генон вписывается в традицию ренессансного неоплатонизма. Изучая платоников и неоплатоников, я пришел к выводу о том, что именно платоническая топика является основой эзотерических учений всех традиционных конфессий, а также базой христианской теологии. Поэтому я исхожу из признания структурного тождества традиционализма и платонизма.

3. Мир, описанный Геноном как истинный, это платонический мир, построенный по иерархической вертикальной модели. Именно платонизм есть структурное описание традиционного общества, а мир современный – его отрицание.

4. Таким образом, нормативом традиционализма вполне может выступать Платонополис, основанный на наличии двух миров - космос ноэтос и космос эстетос,- а также на хоризмосе (онтологической бездне, онтологическом дифференце – по Хайдеггеру) между ними, и на метаксисе (то есть, сопричастности одного к другому). Платонополис – это метафизика, основа истинной религии, науки и политики.

Часть 2. Идентификация Постмодерна

1. Генон и традиционалисты точно описали отношение Традиции и Модерна. Генон сформулировал тезис о кризисе современного мира, Эвола призвал к восстанию против него. Оба руководствовались Традицией как нормой. То есть, исходили из Платонополиса. Эвола призывал этот Платонополис активно создавать в Европе на основе Консервативной Революции и идеологий Третьего пути. Генон ограничивался апелляцией к созданию инициатической элиты.

2. Но сегодня Модерн сделал один очень важный шаг вперед – в Постмодерн. Наша задача выяснить как Платонополис, традиционализм относится к Постмодерну. Этому посвящена конференция.

3. Что такое Постмодерн? По Генону, это «открытие яйца мира снизу» или эпоха «великой пародии». Переход от материализма к псевдо-спиритуализму. Нью-эйдж. Десекуляризация. World religion в ООН (Шри Чинмой), Гайая – культ. Это эпоха симулякров. Симулякр – копия без оригинала (Бодрийяр).

4. Обратимся к Платону. Феноменальный мир – это копия Оригинала. Отражение мира идей в мире вещей. Модерн – это обособление вещей, предвосхищенное Демокритом, Левкиппом, которых Ксенос в «Софисте» называет «земляными» и «зубами дракона». Модерн – взятие копии как оригинала самого по себе. Номинализм.

5. А что в топике «Тимея» будет соответствовать Постмодерну? Копия снова становится копией – но не мира идей, а Иного по отношению к миру идей, копией Множественности, ускользающей от интеллекта. Это копия небытия; вот что значит «копия без оригинала».

6. В «Софисте» Платон утверждает важное: «небытие есть» и доказывает это, в частности, с помощью изучения феномена «лжи», «ложного дискурса». Ложный дискурс - это существующая речь о не существующем. Иное по отношение к бытию есть. Это «есть» представляет собой ложный дискурс.

7. Постмодерн – это развертывание ложного дискурса. Это небытие, выдающее себя за бытие, чистое множество.

8. Отец лжи в Традиции называется «дьяволом», дословно «разделяющим» - «diabole». Это модель восьмой гипотезы «Парменида» Платона о существовании множества, не создающего даже в отношениях другого множества. Структура Постмодерна есть конституирование Дьяволополиса, города Лжи, государства Лжи, мира Лжи и существующего небытия.

9. Дьяволополис есть и продолжение Модерна, и выход за его пределы. В нем происходит растворение вещей. Вещи (об этом писал Рильке в «Элегиях Дуино») распадаются. В традиционалистской топике они становятся одержимыми инфракорпоральными демонами. В центре вещей вместо «усии» оказывается мерцающий демон.

10. У демонов есть своя иерархия – это структуры Дьяволополиса. В центре Дьяволополиса – Маммона, повелитель денег. Деньги становятся инкарнацией дьявола, через них – через эвалуацию, через цену, через стоимость - они входят в вещи, начинают их «стужать», «одерживать». Вещь, одерживаемая демоном, это вещь имеющая цену в финансовом эквиваленте.

11. Современная финансовая экономика с ее порядком деривативов, портфельными инвестициями, хэдж-фондами – есть чистый ложный дискурс, храм Дьяволополиса.

12. «Великая пародия» по Генону – суть нашего времени. Пародия – гр. пара- «как», «подобно» и odio, ode - «ода», «песнопение», «гимн». Имитация торжественного гимна. Дьяволополис пародирует Платонополис. В Дьяволополисе главное «хохот» - отсюда ирония постмодернизма и засилие юмористических передач. Пародия есть «ложный дискурс».

Часть3. Против Дьяволополиса

1. Отношение традиционалиста (платоника) к Дьяволополису очевидно. Оно не может быть положительным, оно может быть только радикально отрицательным. Отсюда название конференции – «Против Пост-современного мира»

2. Однако перед нами сегодня стоят два серьезных вопроса:

а) апгрейд традиционализма в условиях наступившей «великой пародии», «открытия яйца мира снизу»; это требует определенного ревизиклассического традиционалистского дискурса.

б) стратегия эффективного противостояния Дьяволополису.

3. Пункт а), думаю, никаких вопросов не вызывает, и его процедуры в целом понятны. Однако следует выяснить, не потребуется ли от нас перехода к неотрадиционализму, который строил бы свой дискурс с учетом новых космических и социальных условий. О тупике геноновской схоластики предупреждал еще Эвола. Сегодня неадекватность прямого воспроизводства дискурса мэтра еще более бросается в глаза. Но второй пункт б) еще более проблематичен.

4. Стоит вернуться на шаг назад. А эффективно ли традиционализм (Платонополис) противостоял Модерну? Здесь есть три ответа:

- контемплативно-теоретическая (по Платону – философская) позиция Генона (Р.Аллё сравнил его с Марксом)- фиксация кризиса Модерна и пояснение, в чем он состоит, с аппеляцией к созданию традиционалистской элиты (на мой взгляд, то, что мы имеем в лице претендентов на эту элиту – это само по себе пародия);

- воинственно-активная политизированная (по Платону - соответствует стражникам) позиция Эволы (восстание против Модерна), героическая и привлекательная, но не лишенная издержек;

- криптоплатонизм второй и третьей политических теорий (коммунизма и идеологий Третьего пути), объединенных сторонником либерализма Поппером в общий класс «противников открытого общества» (это из области «метафизики национал-большевизма», включающей социализм в область периферии Платонополиса, но не Дьяволополиса, отождествляемого, в свою очередь, с чистым либерализмом, первой политической теорией и ее постмодернистским выражением).

Все эти три тенденции противостояния Модерну к концу 20-го века исчерпались, предварительно проиграв. Чего мы, впрочем, хотели? - Кали-юга…

5. Как нам эффективно противодействовать Постмодерну, открытому снизу яйцу мира, «великой пародии», Дьяволополису?

6. Этим мы и должны заняться на нашей конференции.

Натэлла Сперанская

Платонополис – государство…метафизиков 

«Должно нам отпечатать образ вечности на нашей жизни». Я не случайно начинаю своё выступление со слов Фридриха Ницше. Сегодня, 15 октября мы отмечаем сразу два события – открытие Международной конференции AgainstPost-ModernWorld и День рождения немецкого философа. То, что мы собрались здесь, ясно говорит о том, что вечность на нашей стороне, как мы – на стороне вечности. Мы живём в эпоху разложения, мы – люди среди руин,  а значит, настало время опасных идей и решительных поступков. Но человек (в своём нынешнем состоянии) не способен ни к тому, ни к другому; со всей очевидностью мы приходим к необходимости другой антропологической модели. Человек Постмодерна, человек, лишённый вертикального изменения, человек, вызывающий стыд, а не гордость. Последний человек. Всё, чего он заслуживает – это преодоления. Нас интересует другой человек – дифференцированный. Человек, за чьими плечами стоит опыт разрыва, или la rottura del livello, как обозначил его Юлиус Эвола.

С чего начинается восстание против современного мира? С трансцендетного действия, со способности это действие совершить. Подлинные вожди, по словам Эволы, не замедлят придти, когда появятся обособленные, дифференцированные люди. Без них невозможно создание Платонополиса, города философов. Когда не стало воинов, остались солдаты. Когда государство охраняют медные или железные стражи, государство гибнет. Те, кто созданы с примесью меди, должны заниматься простым ремеслом, те, кто созданы с примесью серебра – быть стражами, и только философы, созданные с примесью золота, становятся правителями.

Но что такое философия в наши дни?

Рене Генон, как известно, указал на отличие «философии» от «метафизики». Последнюю он считал тайным, инициатическим знанием, принадлежащим миру Традиции. Философию Генон не жаловал, называя её всего лишь «любовью к мудрости», которая пытается заменить собой саму мудрость. Он отказывал философии в принадлежности к сверхчеловеческому, над-индивидуальному уровню.

Генон подчёркивал внеонтологический, внебытийный статус метафизики. В Новое время, при переходе от Премодерна к Модерну на место метафизики приходит философия (псевдо-метафизика), рациональный ум заменяет  интеллектуальную интуицию, чистое познание уступает свои позиции гносеологии, теории познания.

Важно заметить, что Генон считал Платона не философом, а именно метафизиком. Так не пришло ли время создания не государства философов, а государства метафизиков? Мы заставим замолчать всех, кто на протяжении веков отзывались о Платонополисе как об утопии, не желая признавать, что Платон дал точное описание традиционного общества. Строго говоря, Платонополис является его реставрацией.

Бесспорно, что государство, о котором мы говорим и которое мы создаём, возможно при одном условии: создании его в узком кругу людей обособленных, чей вызов выражается не в криках и бесполезных призывах, а в полном безразличии к внешнему миру и его законам, равнодушии, равносильном проклятию. Только строгая ориентация на вертикальное, духовное измерение – тех, кто населяют Платонополис, делает его городом, являющимся точной копией Небесного Царства. При соблюдении этого условия, Небесное Царство сойдёт на землю, и тогда земная власть станет властью божественной.

Мы ждём и готовим приход Царя Мира. И эта конференция - не что иное, как ритуал, участниками которого мы сегодня становимся.

Гейдар Джемаль:

Прежде всего, я хотел бы начать с того, что я совершенно не исключаю, что фундаментальный оригинал, о котором сегодня уже говорилось, т.е. бытие в своём чистом виде, может утратить контроль над каким-либо из своих отражений. На самом же деле наша человеческая реальность является отражением Великого Существа в зеркале одного из миров, т.е. нашего мира, поскольку Великое Существо отражается спонтанно в бесконечном множестве миров и, в частности, в нашем.

Мы знаем, что Великое Существо соединяет в себе восходящий и нисходящий токи, которые проявляются, соответственно, и в своём отражении. И ни в какой момент временного существования этого отражения не перестаёт существовать та группа существ, которая контролирует данный процесс, являясь реальными хозяевами мира. Естественно, эта группа имеет передаточные звенья на внешнее проявление таким образом, что она никогда не теряет своего лидирующего положения, даже если в какой-то момент кажется, что институты традиционного общества полностью ушли из человеческого плана, что они сокрылись или дегенерировали. В действительности это лишь некая оптическая иллюзия «снизу». Процесс отражения не является однозначным и простым процессом, как, к примеру, в нашем непосредственном опыте, когда мы имеем дело с оптической феноменологией. Рефлекс или отражение в онтологическом смысле – это сложная и мультиплицированная вещь. Поэтому если мы берём отражение восходящего и отражение нисходящего токов, то они многократно накладываются друг на друга и создают эффект самостоятельного всепоглощающего бытия в своём собственном праве. На социальном плане, на плане внешней манифестации такая самодостаточность отражения воспринимается нами как процесс перехода онтологии, которую мы ранее воспринимали как метафизический феномен, - к онтологии, которая теперь становится всецело социальной. Для рядового человеческого существа бытие - социально.

На первый взгляд может показаться, что такое восприятие бытия как чисто социального феномена (т.е. полная социализация бытия) есть чистая духовная дегенерация в однозначном плане. Но есть и другой аспект: подобная социализация бытия создаёт внутри зеркала нашего мира крайне интересную площадку для решения неких задач, предусмотренных божественным провидением. С социализацией бытия возникает несколько центров силы, которые, с одной стороны – иллюзорны, поскольку представляют собой не более чем природу отражения, но с другой - глубоко символичны, и их взаимно перекрещивающиеся интенции создают сюжет, который мы смело можем считать сюжетом, происходящим из божественного провидения, из предвечной мысли Всевышнего. Конкретно можно указать на четырех символических игроков, которые стоят по четырём углам условного зеркала, представляющего собой наш мир. Это, конечно, символические центры силы, излучения воли, но, тем не менее, с нашей обусловленной точки зрения, они вполне реальны. Эти четыре игрока представляют собой: традиционалистский клуб, радикальный клуб, либеральный клуб и молчаливое большинство.

Традиционалистский клуб – это, прежде всего, верхний эшелон Традиции и конкретное передаточное звено этого эшелона в лице наследственной аристократии. Естественно, этот клуб стоит на фундаментальном платоническом принципе, согласно которому то, что мы имеем здесь, есть отражение оригинала. Что касается либерального клуба, прямо и очевидно противостоящего традиционалистскому, то, как уже ранее заметил Александр Гельевич, этот клуб в разных вариациях – от классического политического либерализма до пост-политического неолиберального менеджерского либерализма – стоит на идее того, что отражение является самодостаточной вещью в себе, которая не имеет оригинального источника. Наиболее острую в данном случае позицию занимают радикалы. Их фундаментальная парадигма заключается в том, что в основе бытия лежит апория, не имеющая решения в ресурсах непосредственно самого бытия. Она имеет только трансцендентное решение. И, наконец, четвёртый – я бы не назвал его клубом, -это, скорее, четвёртый угол отражающего квадрата. Это молчаливое большинство, состоящее из огромного количества людей, вырванных из традиционных корней своего (часто скромного) социального существования и перемещённых в современный либерально-лживый мир мегаполиса, в котором они просто ничего не понимают, и поэтому вынуждены молчать. Если человек чего-то не понимает, он не может иметь дискурса. Он молчит вынужденно, поскольку его инстинкты не соответствуют тому, что он воспринимает как сигналы из внешней среды. Таким образом, эти четыре угла, четыре противостоящих друг другу клуба, ведут напряжённую и драматическую борьбу между собой и, конечно же, за контроль над молчаливым большинством, т.к. молчаливое большинство – это сырой энергетический котёл. Я бы сказал, что эти массы имеют в себе не только энергию существования, но и энергию гнева и ненависти, которая может быть решена только в виде социального ядерного взрыва. То, что либералы сегодня стоят на краю своего краха, на грани ухода с исторической сцены, очевидно по многим признакам. Они, конечно, не уйдут без сопротивления, но сегодня мы видим закат либерального мира и это отражается в очень многих моментах. И, в частности, это проявляется в том, что на наших глазах заключаются союзы (пока ещё не понятые и не признанные массовым журналистским или аналитическим сознанием) между традиционалистами и радикалами для уничтожения арьергардных групп неолибералов, как, например, происходит в Ливии, где тайный сигнал, идущий от традиционалистов против либерального истэблишмента вполне спокойно использует радикальный трэнд. Наиболее интересным, на мой взгляд, является следующее: ясно, что либералы уйдут и уйдут очень скоро, но в этом случае останутся только три главные силы вместо четырёх нынешних: традиционалисты, радикалы и молчаливое большинство. Вместо квадрата возникнет треугольник. И вот здесь начнётся самое интересное: с точки зрения метафизики, и радикалы, и традиционалисты говорят об одном и том же, но с разных позиций. Это как бы оценка некой физической реальности математиком и чистым физиком. То есть, говорится о реальности, которая одна, но интерпретируется она принципиально по-разному. Однако острота придаётся именно тем, что и радикалы, и традиционалисты подразумевают совершенно один порядок, уровень оценки онтологии. Для того чтобы быть в эпицентре диалога и, вместе с тем, дуэли, конкуренции между традиционалистами и радикалами, мы выбрали в качестве отправной фигуру Флориана Гайера, дворянина и рыцаря, возглавившего Крестьянское Восстание в Германии, и который был символом протеста, как спартаковцев, так и крайне правых элементов в Германии. Как известно, 8-я Кавалерийская Дивизия СС взяла себе его имя. Вместо с тем, несомненно, это герой, который был упомянут Энгельсом в Крестьянской войне в Германии, поэтому Флориан Гайер, с моей точки зрения, - это великолепный символ, объединяющий абсолютно все направления в едином акте протеста и отрицания современного мира, ради чего мы все здесь и собрались.

Клаудио Мутти:

Конференция называется «Против пост-современного мира», но, в первую очередь, я хотел бы задать вопрос, кто выступает против мира Постмодерна и что есть Постмодерн? Мои друзья уже отметили некоторые аспекты данной проблематики, и я хотел бы продолжить. Доктрина Постмодерна говорит о разложении современного мира. Прежде всего, я бы хотел обозначить, что представляет собой Традиция. Сегодня есть множество традиций, и все они, с точки зрения традиционализма, являются формами некогда существовавшей изначальной Традиции. Можно рассмотреть борьбу против пост-современного мира как факт причастности людей к традиционным формам, которые имеются в наличии сегодня, т.е. к конкретным религиям. Можно быть против пост-современного мира самим фактом того, что мы являемся христианами, буддистами или мусульманами. Но если мы ограничимся только этой принадлежностью, мы ещё не подойдём ни к восстанию против современного мира, ни к восстанию против Постмодерна. Лишь полностью приняв религиозное утверждение, мы сможем превратить свою причастность к религии в полноценный революционный акт. Поэтому в том Дьяволополисе, о котором говорил Александр Дугин, была сформирована идея о столкновении цивилизаций. Возникла идея противостояния Запада и ислама или ислама против христианства. На другом культурном уровне речь идёт о противостоянии монотеизма и политеизма, Иерусалима и Рима. Одни считают, что Европа имеет либо греческую идентичность, либо иудео-христианскую, забывая, что существовала более древняя и, в том числе, западная традиция, которая основывалась не на множестве, а на единстве, и которая сегодня наиболее аутентичным образом формулируется в исламе. Но что касается ещё более древней идеи единства, предшествовавшей появлению ислама, об этом наследии древнего европейского монотеизма я буду говорить сегодня в своём докладе.

Лоран Джеймс:

Я благодарю организаторов данной конференции за приглашение. Я представляю неотрадиционалистское движение «Парусия», возникшее пять лет назад. Прежде всего, я должен отметить важное различие между парадигмами Модерна и Постмодерна, и в этом отношении я хотел бы указать на трёх авторов, которые, с моей точки зрения, описали это различие: Рене Генон (в традиционализме), Пазолини (в искусстве) и Пьер Дриэ ля Рошель (в литературе). Модерн основывается на концепции индивидуума, отделённом от своих небесных корней. Постмодерн в свою очередь основан на растворении этого индивидуума в магме органического потока. В этом отношении мне очень понравилось выступление господина Джемаля, описание его реальности, в котором он высказал мысль, довольно точно совпадающую с моей – о том, что сегодня есть две группы людей, которые полностью заблуждаются: реакционеры, нападающие на революционеров и революционеры, нападающие на реакционеров, постоянно пытаясь атаковать концепт индивидуума в то время, как в Постмодерне этот концепт уже распался. Сегодня мы живём в мире, где суверенитет жрецов и сакральных священников заменен на журналистов и финансистов, и нет традиционной аристократии – вместо этого правят демократические модели, в которых индивидуум полностью растворяется. Я согласен, как, наверное, и все здесь собравшиеся, с позицией Клаудио Мутти, который говорил о важности принадлежности к духовной Традиции для противостояния Модерну. Но одного обращения к духовности недостаточно. Для того чтобы победить три величайших зла: журнализм, деньги и демократию, мы должны использовать тоже тройное оружие: духовность, искусство и политику. При этом я хочу сказать, что при защите духовных, спиритуальных ценностей, нам необходимо следовать очень сложной стратегии: с одной стороны, мы должны всячески избегать любых форм синкретизма, т.е. попыток смешать различные религии в некую единую матрицу, поскольку это является прямо противоположной задачей той, которую мы перед собой ставим; и, тем не менее, нужно попытаться выстроить глобальную сеть взаимопонимания между представителями традиционных конфессий, выделяя те редкие точки, которые по-настоящему являются общими. Это потребует от нас большого внимания и большого искусства. Поэтому сегодня я выступлю с докладом, в котором попытаюсь внести свою лепту в поиск этих общих точек. И, на примере фигур Святого Иоанна Богослова, Богородицы Девы Марии и Святой Марии Магдалены, я попытаюсь (на основании апокрифических сказаний, связанных с Марсельским Таро) предложить ту модель, которая теоретически не противоречила бы определенным аспектам исламского эзотеризма или каббалы.

Кристиан Буше:

Я никогда не создавал традиционалистских теорий и отдельных доктрин. Моя роль заключается в более скромной задаче – познакомить французское общество с трудами наиболее известных традиционалистских авторов. Я издал множество книг Юлиуса Эволы, господина Мутти, Александра Дугина и других традиционалистов. У меня нет специального представления о том, чем концептуально является Традиция. Я – практикующий католик Римско-Католической Церкви. Для меня Традиция состоит лишь в утверждении конкретных живых и священных связей с моей землёй и моим отечеством. Единственное, что я хотел бы сказать, это то, что моя честь заставляет меня обязательно действовать, поэтому я не могу отделить те традиционалистские идеи, которые я исповедую от той политической и ежедневной практики, которой я занимаюсь. Для меня это означало бы некое нарушение этики. Тот, кто является традиционалистом и не действует, представляется существом сомнительным. И поэтому я полагаю, что необходимо объединить наши представления – эзотерические и экзотерические – и совместить традиционалистские взгляды с конкретной социально-политической практикой, но поскольку сегодня мы имеем дело с глобальным миром, эта практика не может быть локальной. Эта практика необходимо должна быть глобальной, и та традиционалистско-социальная сеть, что выстраивается в проекте Евразийского Движения и непосредственно активного традиционализма, представляется мне наилучшей оптимальной стратегией, которой я сам следую.